Ах, Вивальди! Кто не слышал его знаменитых «Времён года», которые и спустя столетия остаются потрясающими произведениями искусства и ничуть не меркнут? Музыка, казалось, жила в этом человеке, наполняла его, как оболочку, и выплёскивалась наружу незабываемыми операми…

Вивальди родился семимесячным, очень слабым, однако таким же рыжим, как и его отец, которого даже в оркестре св. Марка звали Rosso, то есть «красный».

Карикатура на Вивальди — «Рыжий священник», нарисованная в 1723 году итальянским художником Пьер Леоне Гецци.

От рождения у Антонио был серьезный недуг — сдавленная грудь, всю жизнь его мучила астма, страдал припадками удушья, не мог подниматься по лестницам и ходить пешком. Но физический недостаток не мог повлиять на внутренний мир мальчика: его воображение поистине не знало преград, его жизнь была ничуть не менее яркой и красочной, чем у других, просто жил он в музыке.
  
Первым и главным учителем Антонио был его отец, Джованни Баттиста, к тому времени уже ставший известным виртуозом. Джованни Батиста, возможно, из-за слабого здоровья сына решил сделать его священником, ведь сан всегда обеспечит положение в обществе.

Антонио получил сан священника и право служить мессы, но вскоре перестал это делать, ссылаясь на сильные приступы астмы. Правда, поговаривали, что «рыжий священник» однажды во время торжественной мессы не смог дождаться окончания службы и покинул алтарь, чтобы в ризнице запечатлеть на бумаге пришедшую ему в голову интересную идею насчёт новой фуги.

Затем, как ни в чём не бывало, Вивальди вернулся на «рабочее место». Закончилось это тем, что ему запретили служить мессу, чему молодой Вивальди, возможно, был только рад.
  
Постоянной спутницей и музой Вивальди стала певица Анны Жиро, принявшая на себя заботы о здоровье больного композитора. Она постоянно жила в доме Вивальди и сопровождала его в многочисленных путешествиях, связанных в то время с опасностями и лишениями.

Эти слишком тесные для духовного лица взаимоотношения с Жиро неоднократно вызывали нарекания со стороны церковников. Нарушение норм поведения священника в конце концов привело к тяжелым для Вивальди последствиям.
  
В путеводителе для гостей Венеции за 1713 год Джованни Вивальди и его сын-священник Антонио упоминаются как лучшие скрипачи города.
  
В свои 35 лет Антонио работал в театре «за троих»: писал оперы (по три-четыре в год), сам их ставил, да еще и все финансовые вопросы решал сам — он стал совладельцем театра «Сант-Анджело». Кроме того, он продолжал преподавать и писать музыку для «Пиеты», беря там отпуска для постановок своих опер в других городах.

Немногим здоровым людям под силу такой ритм жизни, а ведь Вивальди с трудом преодолевал даже расстояние от двери до кареты без посторонней помощи, настолько его мучила отдышка. Но он как будто не замечал этого, ведь его замыслы не могли ждать, он делал себе единственную поблажку: театр «Сант-Анджело» — ближайший к его дому.
  
Вивальди впервые ввел тип концерта для скрипки и оркестра, а также для двух и чётырех скрипок. Им создано около двадцати таких концертов, в том числе единственный в истории музыки концерт для двух мандолин.

Антонио был довольно ловок в денежных делах и не брезговал стащить то, что плохо лежит. Как-то раз дону Антонио поручили купить клавесин, для чего из казны выделили 60 дукатов. Он сторговался с продавцом за 30, а остальные попросту свистнул. Его пытались судить, но он, к тому времени композитор с европейским именем, сумел выкрутиться.
  
Иоган Себастьян Бах интересовался его произведениями, особенно скрипичными концертами, транскрипции которых он создал для других инструментов. Шесть концертов Вивальди он переложил для фортепиано или органа с оркестром. Эти произведения в течение более полутора веков считались произведениями Баха.

Сегодня одно из самых знаменитых произведений Вивальди "Времена года" признано величайшим достоянием эпохи барокко. Каждое его исполнение собирает полные залы, музыканты-виртуозы многие десятилетия стараются понять его суть, а балетмейстеры перевести неисчерпаемый сюжет на язык танца.

Выдающееся творение маэстро подарило ему посмертную славу и стало пророчеством его собственной жизни — первой частью было его обучение, второй признание виртуозом, третьей горькое разочарование в собственных иллюзиях, а заключительной — последний вздох прощания с бренным и таким не постоянным миром.